Государственная структура новейшего времени
В этой статье:
Государственная структура новейшего времени – сущность
Изменения, происходящие в восприятии и содержании общества, не могут не сказаться на представлении о государстве, не изменить его место и роль в социуме.
Для традиционной, «классической» теории государства, сложившейся в XIX в., было свойственно представлять его как универсальный обезличенный институт (бюрократическую машину), беспристрастно организующую жизнь общества.
Традиционный и постсовременный подход
По справедливому определению А.И. Соловьева, «государство признавалось самым надежным инструментом интеграции (и даже конструирования) общества и реализации гражданских интересов, выносящим окончательные (в т.ч. и юридические) вердикты».
Для «постсовременного» государства (постиндустриального, информационного общества) свойственно снижение управляемости, рост социальных рисков, постепенной потери суверенитета и легитимности вследствие отчуждения населения от государственной власти, а также утраты государством сакральности и монополии на рациональность управления.
Современное государство, по свидетельству О. Хеффе, утрачивает универсальный характер в области легитимации принудительных полномочий публичной власти. Ему на смену приходит «федеративная, субсидиарная, комплементарная мировая республика», основанная на «квалифицированной демократии».
Структура государства
В результате описанных выше изменений в картине мира происходит трансформация образа государства (как на теоретическом уровне, так и обыденном, так и на уровне коллективного бессознательного), а, следовательно, и изменение самого его содержания.
Государство, отождествляемое с объективной структурой, начинает представляться в качестве феномена культуры, коммуникативного, дискурсивного образования. В этой связи А.И. Соловьевым утверждается «двойственная» природа государства, включающая организационную составляющую, представленную аппаратом управления, и «коммуникативную его грань», которая выражается в «служебных контактах между государственными агентами и их внешними и внутренними контрагентами».
Коммуникационная составляющая позволяет объяснить «скрытые», не представленные в организации, «невидимые» смыслы, которыми руководствуется чиновник или политик, используя предоставленные ему формальные инструменты для воплощения собственной версии целей и интересов государства.
«Если организационная структура государства принципиально обезличена, то его коммуникативные связи – будучи завязаны на конкретных лиц с их мотивами, ресурсами и каналами передачи информации – предельно персонализированы и опредмечены.
Если в основании организационных связей лежат нормативные представления о наиболее эффективном функционировании тех или иных звеньев данного института, то в основании коммуникации – контекстуальные показатели деятельности органов управления и конкретных чиновников.
И если организация создает иерархию статусов и функций, то коммуникация – комбинацию отношений их реальных носителей.
В этом смысле организационная структура есть социально «пустое» пространство, предписывающее абстрактному носителю функций тот или иной порядок действия, тогда как коммуникация – это интерсубъективная реальность, возникающая в результате действий людей, использующих доступные им ресурсы и каналы общения».
Противоречия
Соглашаясь с таким подходом в принципе, отметим, что в нем отсутствует проработка механизма взаимообусловленности, содержание которого образует внутренний диалог организационной и коммуникативной составляющих государства.
Создается впечатление, что в описанной А.И. Соловьевым модели эти два момента существуют самостоятельно, не пересекаясь. Отсюда достаточно радикальный вывод: государство не способно «обеспечить устойчивое совпадение индивидуальных и общесоциальных мотивов деятельности своих агентов».
Лишь в ограниченных случаях «индивидуальный выбор чиновника совпадает с общественным содержанием норм и целей. Но и тогда подобное совпадение противостоит коммуникациям, отражающим распространенные партикулярные оценки государственных задач».
Обращает внимание не только радикальность вывода известного политолога, но и отсутствие экспликации критериев «общесоциальности» задач, норм и действий, а также фактологический, эмпирический материал, подтверждающий его.
В то же время нельзя не признать плодотворность идеи, чрезвычайно важной именно для юридического анализа государства, необходимости изучать не просто его обезличенную структуру (форму, механизм, функции), но соотносить ее с конкретной коммуникацией, наполняющей структуру конкретным «человеческим» содержанием. При этом последнее необходимо рассматривать контекстуально – в рамках конкретной исторической и социокультурной обстановки.